Городская больница №40

В ГКБ 40 в обязательном порядке требовалось присутствие пациента. Нам назначили прием на 5 ноября, на 13 часов. За несколько дней до консультации я приехала посмотреть на больницу. Почему-то мне стало грустно, появилось нехорошее предчувствие.

Итак, день консультации в 40-й больнице. Мы пришли в 11:00, чтобы завести карту. На тот момент мы были 50-ми на очереди к химиотерапевту. Пациентов было так много, что по коридору с трудом можно было пройти. 

Оказалось, химиотерапевт начинает прием только в 13 часов, и люди приходят с самого утра, чтобы успеть. Примерно через два с половиной часа мы прошли к врачу – Дмитрию Львовичу Валкину. Увидев в выписке «метастаз в правом легком», он отложил остальные документы с вердиктом: «Начинать химиотерапию не имеет смысла, поскольку она не действует на метастазы в легких», и перенаправил к торакальному хирургу, который должен был определить следующий этап лечения и принять решение о целесообразности удаления метастаза.

– Хирурги из ГКБ 24 рекомендовали нам начинать «химию» через 5-6 недель после операции. А если удалять метастаз, то с «химией» мы можем не успеть… Как же быть? - аккуратно спросила я. 
– Мне наплевать, кто и где вам что говорил. Сейчас вы пришли сюда, значит, будете слушать нас, - ответ химиотерапевта был резким.

Мы отправились в другой кабинет – к торакальному хирургу-онкологу Василию Николаевичу Кузьминову. Выяснилось, что на прием мы попадем только часа через 4. Ну ничего, подождем. Маме было тяжело: после операции прошел только месяц, и слабость всё ещё сохранялась. К сожалению, коридоры больницы совершенно не оборудованы для таких длительных ожиданий. Да и сама необходимость настолько долгого ожидания для онкологических больных выглядела странно. Мы наблюдали за другими пациентами и заметили, что все они выходили от торакального хирурга еще более озадаченными.

Особенно запомнился мужчина, который громко ругался на свою супругу и дочь. Его ругательства слышали все. Супруга извинялась за него, объясняя его поведение сильнейшими болями. Они долго были на приеме у врача. Выйдя от онколога, женщина сообщила, что за месяц, потерянный на ожидания обследования, опухоль проросла в позвоночник, - отсюда и сильнейшие боли у ее мужа. В лечении ему отказали: поздно, только паллиативная помощь.

К 18 вечера мы дождались своей очереди. Василий Николаевич посмотрел диск и выписку, засомневался. По его мнению, образование в лёгком было не похоже ни на метастаз, ни на самостоятельную опухоль. Принять решение, что же делать дальше, он не смог. Вместо этого дал список с перечнем обследований и посоветовал проконсультироваться у заведующего отделением. Правда, к нему запись не скоро, недели через 2-3. Я снова попыталась сказать о сроках химиотерапии и о том, что мы не можем долго ждать.

– Давайте вы не будете спорить со мной!, - последовал ответ.

Мы покинули кабинет в абсолютной растерянности. Осталось непонятным: зачем маме надо было находиться на этих консультациях? Никто не задал ей ни один вопрос. Давило ощущение, что нам просто хотят отказать в лечении. Я не думала, что к онкологическим больным и их родных может быть такое, открыто пренебрежительное отношение. 

Было обидно. И даже не из-за резкого обращения. Вежливость давно стала исключением. Мне показалось неуместным, что химиотерапевт позволил себе пренебрежительные слова в адрес наших хирургов ГКБ 24. Как-никак, они спасли маме жизнь. И второе. Я заметила на глазах мамы слёзы. А ведь до этого их не было. Ни в тяжелом периоде до операции, ни после нее. Мама всегда была сильным человеком, но этот день в 40-й больнице принес ей только негативные эмоции. Почему человек с тяжелым недугом должен терпеть такое отношение со стороны врачей? 

Мне хочется верить, что нам просто не повезло, и мы попали к онкологам 40-й больницы не в тот момент. Возможно, у них был сложный день и плохое настроение. 

На следующий день я написала жалобу в Минздрав. Я не ждала от него никакой помощи.  Единственной целью жалобы явилось мое желание донести до вышестоящих органов, как относятся к онкологическим больным в крупнейшем профильном учреждении округа. На мой взгляд, это не нормально. Онкологический больной уже по определению своему находится в сложном психологическом состоянии, так же, как и его родственники. Подобные конфликтные ситуации только ускоряют течение болезни, а длительное ожидание консультаций и обследований приводят к тому, что люди просто не успевают воспользоваться, возможно, единственным своим шансом. 

Время шло, надо было действовать. Я решила обратиться в уже знакомую мне клинику МЕДСИ и записаться к химиотерапевту, чтобы маме начали курс. Но и здесь ожидало разочарование. Оказалось, что места на лечение по ОМС закончились, и теперь попасть на химиотерапию в МЕДСИ теперь можно только на платной основе. А что такое химиотерапия по контракту, думаю, объяснять не нужно. 

Наступил тяжелый момент. Нужно было срочно что-то решать с лечением, но все мои заранее приготовленные варианты не сработали. Состояние было близко к отчаянию.